Андрей Ильин - Бомба для братвы [= Мастер взрывного дела]

— Я не о том спрашиваю. Я спрашиваю, что явилось причиной его смерти.

— Огнестрельное ранение в области живота.

— Вы его осматривали?

— Осматривал. Вот медицинское заключение.

Полковник пролистал заключение. И взглянул на тело. Рядовой Синицын лежал на носилках. На спине. В полной форме. Застегнутый на все пуговицы. Одежда была целой.

Обычно, когда осматривают трупы, одежду не жалеют. Одежду распластывают ножницами, чтобы не мучиться с расстегиванием пуговиц и крючков. И лишь потом, закончив все медицинские процедуры, переодевают в парадную форму. А здесь оставили в рабочем хэбэ, которое не только расстегнули, но еще и застегнули.

— Помогите мне его раздеть, — попросил полковник.

— Да я же его осматривал, — сказал военврач.

— И тем не менее.

Капитан медицинской службы нехотя присел на корточки и стал обрывать пуговицы. Одну за другой.

— Вот, — показал он, — сюда он и пальнул.

Полковник наклонился и внимательно осмотрел рану. И даже ткнул в нее пальцем. А затем осмотрел бушлат.

— Как же это он, интересно, смог в себя выстрелить?

— Так и смог. Упер дуло в живот и бабахнул.

— А как же он до курка достал? Если уперся.

— Откуда я знаю как? Они такие изобретательные, когда дело доходит до самострелов. Извернулся как-нибудь. Или ногой.

— Он в сапогах был.

— Ну, значит, рукой дотянулся. Пальцем. Или какой-нибудь щепочкой. Вот так.

— А отчего же у него раневой канал вверх направлен? А не вниз? И нагара порохового нет на верхней одежде?

— Какого нагара?

— Который образуется при выстреле в упор. Вы что, судмедэкспертизу в институте не проходили?

— Проходил.

— А отчего тогда не произвели осмотр как следует? Почему дали заключение о самоубийстве? Когда здесь явное убийство.

— Оттого и не дал, что не дал.

— Не понял?

— И лучше не понимайте. Для вас лучше. Здесь места северные, глухие. Здесь и не такое случается. Бывает, пошел человек до ветру и сгинул, словно его и не было. Несчастный случай, одним словом.

— Вы мне что, угрожаете?

— Нет, добра желаю.

— А если желаете добра, перепишите заключение.

— Я не стану переписывать то, что уже написал.

— Тогда я буду настаивать на повторной экспертизе и последующей аттестации ваших профессиональных способностей.

— А это сколько угодно. Дальше, чем сюда, все равно не пошлют. Дальше только Северный полюс. А вам, полковник, еще раз советую — не лезьте в дело, последствий которого не понимаете. Застрелился рядовой и застрелился. Тут уже ничего не исправишь. Покойнику не поможешь. И себе не навредишь. Здесь вам не Москва. Здесь самый медвежий угол. И нравы соответствующие, которые не все выдерживают. Отчего, бывает, стреляются. И не только рядовые, но, случается, и офицеры…

Опять попал полковник в переплет. И опять по самые уши. Не научился полковник не замечать того, что в глаза лезет. Видно, у него со зрением что-то такое случилось. Хронически неизлечимое…

— Кто его мог застрелить?

— Мало ли кто…

— Может, какие-нибудь конфликты с рядовым или сержантским составом?

— Может быть…

— Вы слышали выстрел?

— Нет. Я ничего не слышал…

— И я ничего не слышал…

— И я…

— Вы не знаете, с кем дружил рядовой Синицын?

— Со всеми дружил…

Нет, так не пойдет. Кабинетными допросами здесь, похоже, ничего не добьешься. Похоже, придется использовать навыки разведчика-нелегала.

В три последующих дня полковник вылавливал облюбованных им свидетелей в самых неожиданных местах — в столовой, солдатском сортире, в спортзале… И узнавал то, что хотел узнать, с помощью простейших, но очень действенных методов. С помощью запугивания.

— Когда у тебя дембель?

— Через полгода.

— Боюсь, ты ошибаешься. Или просто считать не умеешь. Что у тебя в аттестате по математике?

— Тройка.

— Ну вот. Значит, просто в подсчетах ошибся. Но я тебе помогу. Научу считать правильно. Возьмем за основу твои полгода. Затем вспомним, что ты три месяца назад рядовому Машкову в челюсть заехал. Сильно заехал. Так что ему пришлось восемь швов накладывать. Итого, если доводить дело до трибунала, еще года полтора дисбата. Плюс безобразная пьяная драка с прапорщиком Михеевым, которую он тебе забыл. Но может вспомнить в любой момент, если его об этом попросить. Мне попросить. Значит, еще как минимум год. Итого в общей сложности набегает три года исправительно-трудовых лагерей. Или два года дисбата с дослуживанием оставшегося полгода в родной части.

Вот как считать надо. А не изобретать какую-то свою особую высшую математику. Ведь, поди, не Лобачевский. Чтобы прибавлять к двум два и получать один. Три получается. Как минимум три года. Если больше ничего не прибавлять.

Так что покупай новый календарь. Вернее сказать, три календаря. И накалывай первую цифру. Начиная с завтрашнего дня. Тебе еще о-ох сколько служить…

Или…

Или вспомнить то, что ты по слабости памяти подзабыл. Например, кто и по какой причине стрелял в рядового Синицына.

Кто? И по какой причине?

— Ваши документы! — придержал сержант рукой пытавшегося сесть в троллейбус пожилого, с седой бородой гражданина. С боков придвинулись еще двое рядовых милиционеров. И еще два выглянули из стоящего неподалеку автомобиля.

— А что такое? — спросил гражданин.

— Ничего особенного. Просто мне необходимо проверить ваши документы.

Гражданин предъявил паспорт. Фотография на нем соответствовала оригиналу. Печати и росписи — на том месте, где им положено было быть. В том числе штамп прописки. Но милиционер тем не менее сложил паспорт и засунул его во внутренний карман кителя.

— Пройдемте со мной.

— Зачем с вами?

— Уладить небольшую формальность.

— Но на каком основании?..

— Вы похожи на одного находящегося в розыске преступника. Мы только справимся о вашей личности по месту проживания и сразу же отпустим.

— Но меня ждут!

— Идите, — сказал сержант и, цепко ухватив старика за руку, потащил к стоящей возле тротуара машине.

Упирающегося гражданина втолкнули в «багажное» отделение патрульного «УАЗа». Туда же влез один из милиционеров. Что было очень странно. Так как для блюстителей порядка предназначался салон, «багажник» — исключительно для задержанных.

— Поехали, — сказал сержант водителю.

В отделении милиции гражданину вывернули карманы. И нашли еще один паспорт. На другую фамилию и с другой фотографией. Идентичной той, что предъявлял полчаса назад внутренней президентской охране неизвестный визитер.

Третий перезвонил начальнику охраны.

— Ничего не предпринимайте. Ждите меня, — приказал тот. — И глаз с него не спускайте. Ни на одно мгновение!

Через несколько минут «Мерседес» с правительственными номерами подрулил к отделению милиции. Начальник отделения, ломая ноги, ринулся к входу, по дороге загоняя неряшливо одетых милиционеров в кабинеты. Отделение загудело как пчелиный улей, куда случайный медведь запустил свою волосатую лапу.

Впрочем, так оно и было. В сравнении с начальником президентской охраны просто милиционеры были даже не пчелами. Были мелкой, от которой досадливо отмахиваются или которую по неосторожности прихлопывают, мошкой. Гнусом.

— Китель мне! — распорядился главный телохранитель.

Начальник отделения потянул с тела свой подполковничий китель.

— Где он?

Работники президентской охраны, отодвигая в стороны милиционеров, прокладывали путь к кабинету, где находился задержанный.

— Здравствуйте! — сказал вошедший в кабинет подполковник.

Старик привстал со стула и слегка наклонил голову.

— Мне необходимо с вами побеседовать.

Старик недоуменно пожал плечами. Подполковник взял один из паспортов и раскрыл его.

— Это вы?

— Я.

Подполковник раскрыл второй паспорт.

— А это, конечно, ваш внук?

— Внук.

— Вы очень похожи, — сказал подполковник, — так похожи, что, мне кажется, это одно и то же лицо. Например, если прилепить на этот портрет бороду. Или отлепить ее от этого лица.

Подполковник очень быстро наклонился, уцепился пальцами за бороду и резко дернул ее вниз. Борода осталась у него в руке.

Перед ним на стуле сидел Посредник.

— Вызовите сюда кого-нибудь из отделения. Пусть составят протокол о задержании неизвестного, — порядился подполковник.

— Зря вы это, — сказал Посредник.

— Что зря? Задержали неизвестного гражданина, Имеющего два паспорта и наклеенную бороду? Тем более это не мы задержали. А милиция, которой мы не указ.

Посредник молчал. Потому что говорить было совершенно не о чем. Все его разговоры закончились.